Информация об отставке «правой руки» президента Ахмединежада - главы его администрации Эсфандияра Рахима Машаи молнией облетела мировые СМИ, породив массу слухов и версий, пишет Iran.ru.  

В Исламской Республике давно не вызывает удивления, что разнообразию этих версий может позавидовать любой сочинитель фантастических романов. Даже обыкновенная кадровая перестановка в высшем эшелоне иранской власти обрастает чуть ли не чудовищными домыслами, становится мишенью западной пропаганды, где концентрация "научных экспертов по Ирану" просто зашкаливает. Не отстают от них, к сожалению, и российские либеральные СМИ. 

Как только появились слухи об отставке Машаи, явно сдирижированный внешней волей хор мировой прессы практически начал тиражировать основную версию этого события - "Ахмадинеджад уволил своего главу администрации из-за его якобы выраженных "произраильских взглядов". Кое-кто при этом приводил единственное доказательство этой версии - слова, произнесенные Машаи в 2009 году о том, что «американский народ и народ Израиля являются друзьями Ирана». И хотя эта цитата вырвана из контекста, (никто не упоминает уточнения, сделанного самим Машаи о том, что «мы противостоим сионистскому режиму, а не народу», легенда о произраильских настроениях Машаи была подхвачена и до сих пор продолжает гулять в умах отдельных «аналитиков-иранистов». Как впрочем, и легенда, приписанная Эсфандияру Машаи, что он хотел под соусом "неоконсерватизма" создать условия для реванша либеральных идей в Иране.

Что на самом деле кроется за слухами об этой громкой перестановке в администрации президента ИРИ? Только самые ленивые, очевидно, не пытались ответить на этот вопрос. Пожалуй, самыми ветвистыми были комментарии западных и арабских СМИ. Утверждалось, что Машаи обвинялся «в неортодоксальных взглядах на религию, в том числе на роль духовенства, говорил о превосходстве иранских культурных ценностей над исламом". Другие объясняли это событие тем, что возмущение консервативного крыла в правящей элите Ирана вызвали попытки Машаи «внедрить в существующую идеологию элементы иранского национализма».

Наиболее прозрачно в этом хоре просматривается домысел об отставке Машаи по причине его либеральных взглядов и проистекающей отсюда нелояльности к духовному лидеру Ирана аятолле Али Хаменеи. Нет слов, подобная версия является наиболее желанной и удобной для враждебных Ирану масс-медиа. Из этой версии вполне естественно вытекал тезис о том, что противоречия между рахбаром Али Хаменеи и Махмудом Ахмадинежадом якобы достигли критической отметки. Неудивительно, что, приняв этот тезис как аксиому, далее рассуждения «иранистов» пошли в духе «пикейных жилетов» и регулировались только степенью оголтелой заинтересованности США, его западных и ближневосточных союзников в сроках падения Ахмадинежада. Ну и, разумеется, говорилось о том, что отставка Машаи является признаком роста влияния «исламских фундаменталистов», что автоматически означает «экспорт исламской революции Ираном во всем мире». А вот это - уже подается и воспринимается как реальная угроза всей мировой демократии, а не только как дестабилизирующий фактор по всей и без того взрывоопасной дуге Большого Ближнего Востока.

Такие вот навязывались нам выводы и такие вот «научные прогнозы». Как это и бывает, действительность сложнее, интереснее и глубже, чем выводы псевдонаучных «экспертов» виртуальных институтов Ближнего Востока и им подобных центров фактически западного влияния. Давайте для понимания подоплеки описываемого события более внимательно вглядимся в некоторые черты политического портрета Эсфандияра Рахима Машаи, чтобы понять, насколько обвинения этого незаурядного политического деятеля в либерализме, секуляризме и нелояльности к духовному руководству Ирана имеют под собой реальные основания.

Безусловно, Машаи является одним из самых доверенных друзей и активных членов команды «неоконсерваторов», сплотившихся вокруг нынешнего президента Ирана. Они встретились в начале восьмидесятых, когда Машаи был оперативным сотрудником разведки Корпуса Стражей Исламской революции, а Ахмадинежад был руководителем в Западном Азербайджане. В 1993, когда Ахмадинежад стал губернатором провинции Ардебиль, он пригласил Машаи в свою администрацию. В 2008 дочь Машаи вышла замуж за сына Ахмадинежада. Так что изначально обвинять двух друзей, прошедших горнило строительства новой Республики, ставших к тому же родственниками, в какой-то политической вражде, никаких оснований нет.

Сразу же после победы М.Ахмадинежада на президентских выборах в августе 2005 г. Машаи был назначен главой Организации культурного наследия и туризма и одним из двенадцати вице-президентов ИРИ. После переизбрания на президентский пост в июле 2009 г. президент М.Ахмадинежад объявил о намерении назначить своего сподвижника Машаи на пост первого вице-президента ИРИ. Это высшая после президента позиция в исполнительной власти страны. Кроме того, по иранской конституции первый вице-президент имеет обширный круг полномочий и замещает президента в случае недееспособности или болезни последнего. Столь близкие связи дали основания западным аналитикам, склонным к навешиванию ярлыков, упрощающих, мягко говоря, понимание политических процессов, особенно в Иране, называть Машаи не иначе как «серым кардиналом» Ахмадинежада, то есть человеком, который оказывает наибольшее влияние на формирование курса иранского президента. Это, пожалуй, единственное, в чем можно, с определенными оговорками, согласиться в западной оценке Машаи (термин «серый кардинал» для политического деятеля Исламской Республики оставим на совести его авторов).

Либерализм и секуляризм, в котором ультратрадиционалисты регулярно обвиняют Машаи (а западные аналитики эти придуманные обвинения взахлеб обсуждают), более чем странны и нелогичны как система взглядов для человека, который с юношеских лет активно участвовал в революционной борьбе. Еще при шахском режиме он подростком распространял листовки, в которых были призывы к исламской революции и требования передачи власти аятолле Хомейни. Именно огромный практический опыт организатора и руководителя Машаи, которому в ноябре нынешнего года исполнится 51 год, оказал основное влияние на его мировоззрение, как политика-неоконсерватора, политика той волны, которая пришла к вершинам власти в период президентства Ахмадинежада.

Мировая история социальных переворотов, от Кромвеля до Ленина, дает массу примеров, когда взгляды практиков расходятся с воззрениями теоретиков. В этом нет ничего удивительного и сверхъестественного. Настоящие революционные практики обкатывают теорию в условиях решения конкретных задач социального строительства. Так было всегда, так есть и сейчас. Что касается нынешней власти в Иране, то она, имея за спиной горький опыт неудач и сладкий вкус побед за более чем 30-летний срок строительства нового государства в условиях враждебного окружения стала по-настоящему прагматичной. Именно эта власть стала автором небывалых для Востока экономических и политических реформ, построила, по сути, самое продвинутое демократическое общество во всем исламском мире, за ней сегодня - уникальные наработки социального реформирования при сохранении непоколебимой верности исламу как образу жизни, образу мысли, как основе мировоззрения и нравственных устоев.

Исходя из этого, противоречия между практиками и теоретиками Исламской революции не то что не уникальны, а стали обыденным явлением в процессе построения нового, современного Ирана. А главное, чего никак не может понять Запад, это и есть проявление истинной демократии. С этой точки зрения, между командой неоконсерваторов Ахмадинежада и оппозиционной командой ультратрадиционалистов Лариджани нет и не может быть антагонистических противоречий, а все конфликты вполне укладываются в диалектику развития общества, строящегося на новых принципах, и обретающего свои черты не в тиши кабинетов теоретиков, а в напряженных буднях повседневной практической работы.

«Научные эксперты» любят говорить о так называемом «открытом противостоянии» Машаи и ультратрадиционалистов. Оно, собственно, началось еще в 2009 году. И поводом к этому было не назначение Машаи первым вице-президентом, как принято заявлять его противниками, а баталии на апрельской сессии иранского парламента (меджлиса), когда разгорелась дискуссия вокруг плана Ахмадинежада по включению в состав Организации культурного наследия и туризма отдела по делам хаджа и паломничества, принадлежавшего министерству культуры и исламской ориентации.

Автором плана был Машаи, а сам план затрагивал интересы двух министров - Г. Эджеи (министерство информации, т.е. разведки) и М. Харанди (министерство культуры и исламской ориентации). То есть, план Ахмадинежада-Машаи касался перераспределения полномочий внутри правящей элиты, причем, в сторону сокращения (заметьте, отнюдь не ущемления) полномочий тех лиц, кто рассматривал управление деятельностью данных министерств как исключительно свою прерогативу. Это и послужило причиной яростной атаки на Машаи ультратрадиционалистов, группировавшихся вокруг спикера меджлиса Лариджани. Резкий протест против попыток президентской команды осуществить перекройку властных полномочий выразили такие «тяжеловесы» иранской политики, как лично А.Лариджани, аятолла М.Язди, второй вице-спикер парламента М.Х.Абутораби-Фард. Чуть позже к ним присоединился и начальник генерального штаба Х. Фирузабади.

В ходе этой политической борьбы ультратрадиционалисты вспомнили Машаи все: и посещение им в Турции в 2007 году танцев живота, и организованное им в Тегеране культурное мероприятие 2008 года, в ходе которого иранские женщины, по мнению ультратрадиционалистов, вели себя якобы не совсем «подобающе». Эта дискуссия повлекла за собой ряд кадровых перестановок. В июле 2009 Машаи был выдвинут на пост первого вице-президента, а Г.Эджеи и М.Харанди лишились своих постов. Но вскоре, для соблюдения баланса интересов правящих элит, аятолла Хаменеи рекомендовал Ахмадинежаду отменить данное назначение.

Однако, противники Машаи о нем не забыли. Что и не удивительно - ведь Машаи остался, пожалуй, самой влиятельной фигурой в команде президента. Более того, он окончательно закрепился на позиции идеолога этой команды. И спустя год в ультратрадиционалистских кругах, из окружения Ахмада Джанати и Ахмада Хатами появились слухи о связях Машаи с «зеленым движением». Основанием для них стало достаточно необычное мероприятие, инициатором и организатором которого был сам Машаи, когда при поддержке Ахмадинежада и с ведома рахбара Али Хаменеи в августе 2010 в Тегеран по приглашению властей прибыло около 1300 видных иранских эмигрантов и представителей иранской диаспоры за рубежом. Как декларировалось, гости были приглашены «для ознакомления с жизнью и достижениями революционного Ирана». Выступая перед ними, Машаи сделал традиционный упор на патриотические чувства и призывы к единению на национальной основе. Он говорил вполне очевидные и ставшие обыденными для иранских граждан вещи, например, что западные санкции надо рассматривать не как санкции против Исламской республики, а как санкции против Ирана и его народа. В своем выступлении он напомнил о великом Иране, о традициях иранского государства и иранской нации, не исчерпывающихся только Исламом. Разумеется, это уже по определению не могло быть одобрительно воспринято ультраконсерваторами, которые готовы из любого мероприятия сделать поле идеологического противостояния. Ну, а слова о том, что принятие Ираном Ислама освободило Ислам от арабского «владычества» (местничества - в дословном переводе), тоже были извращены противниками Машаи и в перевернутом виде вброшены в информационное поле. Подтасовка была столь изощренной, что позицию Машаи не совсем понял даже проницательный аятолла Язди, сказавший: «Если кто-то уклоняется от Ислама, то мы предупреждаем его, а если это не помогает - изгоняем».

Парадоксальность ситуации заключалась в том, что мероприятие вызвало, мягко говоря, гнев активистов «зеленого движения». Для противостоящих власти группировкам весьма традиционна смесь озлобления, вымысла и нападок на любое действие иранских властей (по принципу оппозиции: «они никогда не могут быть правы, потому что не могут быть правы никогда»). Что касается вышеупомянутого собрания с приглашением соотечественников из-за рубежа, то Машаи прямо обвинили в его «грандиозной лжи». Его противники сами потом объяснили это озлобление, расценив выступление Машаи, как «заигрывание с патриотическими чувствами иранской оппозиции», которое якобы способно «смутить некоторых оппозиционеров, увлечь их сладкими речами диктаторского режима, вырвать их из рядов сторонников действительного демократического преобразования Ирана». Почуяв, что тактический ход Машаи вполне реально может подорвать их социальную базу, оппозиция сделала из Машаи одну из основных мишеней оголтелой критики.

Еще одной весомой причиной, давшей противникам Машаи возможность упрекать его в стремлении к секуляризации государственного управления, явилось активное вмешательство Машаи в формирование внешнеполитического курса Ирана, который рассматривался ранее как исключительное прерогатива духовного руководства, равно как и его неоспоримое право производить ключевые назначения во внешнеполитическом ведомстве.

При этом в действиях тандема Ахмадинежад-Машаи речь не шла (да и не могла идти) о смене курса как таковом. Предлагаемые изменения должны были коснуться только тактики реализации стоящих перед Ираном задач на международной арене. И если ультратрадиционалисты утверждали, что диалог с «врагами» (под которыми в первую очередь подразумевались США, Израиль и арабские монархии Персидского Залива) недопустим, то Ахмадинежад, Машаи и нынешний глава МИДа Салехи стоят в этом вопросе на более прагматичных позициях, настаивая на необходимости отказа от «оборонительной тактики», которая была присуща МИД ИРИ при бывшем министре Моттаки. Безусловно, что активность иранской дипломатии с момента прихода в МИД Салехи возросла на порядок, и даже в отношениях с враждебными Ирану арабскими монархиями Залива удается избежать прямой конфронтации. Более того, несмотря на многочисленные санкции, односторонние и по линии Совета Безопасности ООН и общий рост напряженности на Большом Ближнем Востоке в связи с «переформатированием», внешнеторговый оборот Ирана и объем иностранных инвестиций в страну устойчиво растет, что является объективным подтверждением верности выбранной «прагматиками» тактики реализации внешнеполитического курса.

Оставим за рамками рассмотрения выдвигаемую некоторыми российскими и зарубежными аналитиками версию о том, что Машаи рассматривался в команде Ахмадинежада как основной кандидат операции «Преемник». Такое впечатление, что авторы этой версии сидели в шкафу в кабинете Ахмадинежада и слушали, как он уговаривал Машаи выдвинуть его кандидатуру в качестве преемника нынешнего президента. Во всяком случае, каких либо веских доказательств не приводится, все преподносится в духе пропагандистских технологий, на уровне «чувств» и пресловутой «логики событий». Ну, а поскольку доступ в шкаф в президентском кабинете Ахмадинежада вряд ли кто получит, серьезно рассматривать эту версию - только время терять.
Гораздо важнее понять, чем явилась бы отставка Машаи для иранской политической элиты. Означала ли она усиление позиций ультратрадиционалистов во власти и готовящуюся смену курса? Означала ли она, что Иран будет более несговорчивым и жестким на международной арене, а внутриполитическая ситуация станет более нестабильной и менее демократичной? Пока для подобных выводов нет никаких оснований. Отставка Машаи, даже если бы она и состоялась, носила бы характер компромисса, направленного на укрепление внутриполитического единства. Судя по реакции из Ирана, в этом местные политические и общественные круги не сомневаются.

Более того, основная ошибка «научных иранистов» Запада и зараженных неолиберализмом их младших братьев из России заключается в полном непонимании логики исламской революции, где практически ничего не определяют личные амбиции и взгляды отдельного политика, сколь бы влиятелен он не был. Развитие Ирана сегодня определяет Идея. И весьма, кстати, прагматичная, без фантазий и фанатизма: либо Исламская республика, сохраняя ислам, как основу мировоззрения и нравственных устоев, строит общество, которое способно по своему экономическому, военному и научному потенциалу противостоять враждебному окружению, либо Иран станет еще одним сырьевым придатком «золотого миллиарда», еще одной жертвой «пост-колониализма» во главе с марионеточным, но зато насквозь «демократическим» прозападным режимом.
Не вызывает сомнений, что политическая элита Ирана сделала ряд полезных для себя выводов из событий на Большом Ближнем Востоке в ходе так называемого «переформатирования». Они заслуживают отдельного рассмотрения, но главный из них заключается в том, что курс, проводимый «неоконсерваторами» из команды Ахмадинежада выдержал испытание временем и внешними вызовами, включая угрозы и, особенно, влияние глобального финансово-экономического кризиса. Этот курс показал свою правильность и в период международного экономического кризиса 2008, из которого Иран вышел с минимально потерями, и в период попыток оппозиции раскачать политическую ситуацию в стране летом 2009 и в феврале 2011.

Устойчивость власти продемонстрировала и идущая реформа системы субсидий. Правильность новой тактической схемы внешней политики Ирана убедительно доказывается сейчас в период обострения отношений с арабскими монархиями Залива, впервые выступающими в качестве единого военно-политического блока, управляемого США и НАТО.

Отсюда неизбежно следует вывод, что курс Ахмадинежада и его команды объективно соответствует насущным интересам Исламской Республики Иран. Более того, он является в целом приемлемым и для подавляющей части правящей политической элиты. Расхождения неоконсерваторов и ультратрадиционалистов носят, при вдумчивом рассмотрении, тактический характер и не могут рассматриваться как признак нарастающей нестабильности в государственном управлении, как бы этого не хотелось увидеть ряду излишне пристрастных «исследователей». В этом контексте не выдерживают критики заявления таких деятелей, как Амира Тахери и Мехди Халайи о том, что дискуссии вокруг деятельности Машаи есть «яркое свидетельство деспотизма правящего режима», а «внутренняя борьба не даёт иранским лидерам реалистично оценить свою внешнюю и ядерную политику».

И команда президента, и ультратрадиционалисты имеют полную возможность высказать свою точку зрения, как в ходе парламентских дискуссий, так и в иранских масс-медиа. Конечно, обсуждение в СМИ не носило ставшего привычным для западных (и обезьянничающих им российских) СМИ характера скандала, разоблачений и перетряхивания грязного белья (может, это и есть свидетельство «недемократичности»), но оно имело место.

В случае с Машаи нет ничего удивительного в том, что между двумя или несколькими руководителями страны при любом режиме возникают разногласия. Все люди разные, и они не могут мыслить одинаково. Разные позиции политических деятелей представляются вполне естественными, и они могут возникнуть при любой власти. Важно, чтобы законы страны позволяли устранять разногласия внутри самой системы. Опыт применения существующего в Иране законодательства свидетельствует о том, что благодаря контрольному механизму многочисленных народных структур в системе власти страны внутренние разногласия любого уровня могут быть легко регулируемыми. Западные же СМИ постоянно демонстрируют свое непонимание того, что происходит в Иране. Даже вполне естественные политические дискуссии они хотят представить в таком виде, что иранский режим вот-вот падет. Однако эти же СМИ считают вполне нормальными даже самые серьезные противоречия, если они возникают в западных странах. Интересным в этой связи представляется пример Бельгии. Вот уже на протяжении многих месяцев в этой стране из-за внутренних разногласий нет правительства.

Весьма показательно для многих стран, в том числе и для России, что кадровые изменения в Тегеране проходили и проходят в рамках конституционной, демократической и строго регламентированной процедуры. А это, в свою очередь, не мешает иранским властям неуклонно проводить свою собственную политику. Находясь во враждебном окружении и подвергаясь многолетним санкциям, Иран не только обеспечил непрерывное социально-экономическое развитие с притоком иностранных инвестиций, но и отстаивает при этом самостоятельную позицию на международной арене, избегая втягивания в открытое вооруженное противостояние со своими лютыми врагами и основными противниками.